[indent] [indent] ♫ maksim — трудный возраст

серенити одета в неприметную одежду, ворот серой водолазки плотно прирастает к шее. на улице непрекращающиеся дожди. она оттягивает рукава черного плаща, поглядывая на часы, стрелки неумолимо бегут вперед. в лужах на асфальте отражается темнота и редкие звезды. серьезность разбивается — и превращается в вечную панихиду. лицо — мертвая статика поселившегося ужаса.

— ты опоздал, — говорит серенити. собственный голос звучит хрипло, приходится сделать над собой усилие, чтобы не надорвался. размашистым шагом, наступая в лужи, под маленький козырек крыши подбивается фигура в таком же черном плаще. — ты всегда опаздываешь.

— жизнь вообще чудовищно несправедливая штука, принцесса.

мужчина протягивает руку. серенити переплетает с ним пальцы, разделяет тепло. так они пытаются унять горе и поделить свое собственное на двоих.

они жмутся под навесом серой крыши, путаясь в длинных рукавах. эндимион стягивает капюшон с головы. смольные волосы, едва заметная родинка около левого уха и маска принца, сдвинутая набок. у него красные глаза, словно он не спал месяцами, и край болезненно острой тоски глубоко в зрачках. вода с козырька льется ему на правое плечо. эндимион достает кристалл воспоминаний. серенити прячет руки в карманы плаща, будто не ей. они стоят в тишине, глядя на непробиваемую завесу дождя. похожие на вестников смерти, отпевающих свой последний затянувшийся аккорд — полумертвые и недоживые. серенити кощунственно не нравится на земле. серенити всего лишь влюблена в эндимиона всем, что имеет: душой, разумом, телом, сердцем. они не говорят про войну и смерть — они стоят плечом к плечу и верят в «вечность», разделенную на двоих.

|||

усаги называет его «любимым» и обнимает со спины. для этого ей приходится подпрыгивать и виснуть на плечах, чтобы хоть как-то удержаться. мамору ворчит, кривится, выпутывается из объятий и сторонится усаги всеми возможными способами. что-то тянется между ними — непонимание, родство, слова-слова-слова, чтобы мир рассказал им те истории, для которых никогда не бывает рано.

в мамору всегда обитает душащая тоска, словно упокоенная под слоями пыли и мяса, забаюканная колыбельными матери. усаги аккуратно дергает его за руку, чтобы посмотрел на нее, а не на небо — под голубым небосводом виднеются белые облака, только-только затевается закат — мамору выглядит так, будто хочет заплакать. будто потерял что-то, будто часть него обернулась в пыль, в копоть и слезы, будто он ищет что-то, зная правду: не найдет.

мамору не улыбается, не смеется. на его лице нет ни единой эмоции. словно он на долгое мгновение исчез в памяти о том, что усаги не знает — хрусталь, дождь, руки, боль, самая длинная и крепкая красная нить на мизинцах — и не должна знать. мамору касается пальцами груди. разговоры с ним всегда заканчиваются обрывком, легкой недосказанностью. мы будем вместе? ты меня ненавидишь? почему ты не отвечаешь? ты вернешься? усаги может поклясться: губы мамору хотели произнести «нет». и от этого заканчивается любая печаль, уступая место горечи и горю, знакомо отдающих ядом на кончике языка.

когда мамору встречает усаги в третий раз, слова обретают смысл, а мир начинает идти своим чередом. время не делится пополам по-настоящему. оно — река, нить, бескрайность, начало вдоха и конец выдоха. время пополам делят люди — обретая кусочки, складывая картины, разбивая мозаику. исчезая. время для мамору — на извечном сломе нескольких секунд. он застрял в нем давным-давно, маленькая смерть одной большой личности, когда собрал весь свой мир и поместил в единственного дорогого человека. и когда мамору осознает, как произносить «серенити», время в его вечности разом вспоминает, что такое идти.

усаги кажется далекой и уже ушедшей — так, решившей случайно навестить любимых. ее лицо заливает кромка лунного света вперемешку с блевотной желтой оттенью уличного фонаря. платиновое осыпается на волосы короной, целуя усаги в щеки, превращая ее в призрака. когда-то давно счастливого и погибнувшего. мамору задыхается и от красоты, и от ужаса. делает два шага вперед. смерть мягко дует ему в лоб. гадким и нежным — вот так оно теперь будет, про любовь и про боль; в душе будет цвести палисад отравленных лет, и вина, и горе, и надежда дадут плоды. и мир позволит им быть счастливыми. возможно, не сегодня и не сейчас. возможно, не друг с другом.

мамору спрашивает — ты вернешься?

усаги не знает, что ответить.

^✷warning!
глубоко, непонятно, но очень интересно // мамору не такой хороший, усаги не совсем дурочка // сложные отношения в контексте зацикленной жизни // не такой уж и канон, но и не whatever u want // чуть-чуть более взрослые, поэтому статус 'все сложно' // strangers to lovers to enemies to lovers again (??), thriller, dissociative identity disorder, mentions of possible murder, shit talking and shit going etc
приходи! сыграем в детскую сказку в недетских условиях, все хэды расскажу-покажу, пусть только будет желание; посты пишу от третьего 3-6к, не люблю инверсию, стучись и кидайся мне в лс своим творчеством, чтобы все было sweet&hot, оффтоп: если хочешь быть мамору, но не с усаги, я офкос не против, потому что эта история может получиться с красивым dark!sad!ending, ю ноу